Международный суд ООН будет избегать политизации процесса

В Международном суде…

Эти слушания были посвящены не рассмотрению дела по существу, а временным предохранительным мерам, которые просит немедленно ввести Украина. Цель этих мероприятий — не допустить ухудшения ситуации и продолжения нарушений международного законодательства со стороны России на востоке Украины и в Крыму.

Теперь суд переходит к выработке решения. По разным оценкам, для рассмотрения вопроса может потребоваться нескольких недель или несколько месяцев.

После завершения четырехдневных слушаний Укринформ поговорил с главой украинской делегации в Международном суде ООН, заместителем министра иностранных дел Еленой Зеркаль о том, чего Украина надеется достичь в этом суде, какую тактику применяет в процессе Россия и какими могут быть следующие этапы в деле.

— Елена Владимировна, как вы оцениваете эти слушания? Какие у вас впечатления от слушаний?

— У меня осталось очень много впечатлений. Для меня лично это было очень волнительно. Потому что когда я была еще студенткой, я очень хотела попасть в этот суд, но я не могла себе представить, что я сюда попаду как представитель от Украины. Это, с одной стороны, очень высокая планка и большая ответственность, а, с другой стороны, ты понимаешь, сколько за этими слушаниями стоит людей и сколько жизней.

Я думаю, что мы достаточно хорошо поработали. У нас была и хорошая предварительная подготовка, и работа здесь, в Гааге, и мы достойно представляли Украину. Я этим горжусь.

— Если проанализировать два выступления России на этих слушаниях, вы уже видите какую-то тактику, которую они будут применять в этом процессе?

— Тактику мы видели еще во время переговоров. Мы, в принципе, осознавали большинство вопросов, которые они поставят перед судом. Поэтому и готовились соответственно. Я думаю, что наша подготовка на высоком уровне была заметной.

Мы понимали, что они будут ставить вопрос об отсутствии юрисдикции суда. Потому что обычно они ставили это в своей нотной переписке. Также, что они будут ставить вопрос об отсутствии спора как такового и в целом вопрос об ответственности страны за финансирование терроризма.

Но относительно всех вопросов, которые были поставлены россиянами, у нас были готовы ответы. Конечно, об оружии в шахтах и о том, что Волноваха — это был обстрел военного объекта, а не автобуса, это уже надо было накладывать на карты, смотреть, и все работали очень хорошо.

— Вы имеете в виду — находить аргументы, чтобы опровергать российские фейки?

— Да.

— Грузия в свое время обращалась в Международный суд ООН с иском против России о нарушении конвенции о расовой дискриминации, однако суд принял решение, что не имеет юрисдикции. Россияне, так же как и в грузинском деле, используют аргумент юрисдикции суда.

В случае с Грузией аргумент относительно юрисдикции для суда сработал. Готовясь к нашему делу, вы изучали грузинский опыт? (Дело "Грузия против России" находилось на рассмотрении в Международном суде ООН с 2008 по 2011 год. В результате суд постановил, что не имеет юрисдикции по этому делу на основании того, что не были выполнены условия, предусмотренные статьей 22 Конвенции – попытки решения спора путем переговоров или процедур, специально предусмотренных документом, — ред).

— Конечно. Мы не только учли грузинский опыт. Если почитать грузинский скрипт и почитать скрипт, который будет по результатом наших слушаний, то вы увидите большую разницу в самом деле. И относительно состава дела, и относительно юрисдикции, и во всех других вопросах. У нас несколько иная претензия относительно нарушения Россией конвенции. У грузин была очень непростая ситуация с осетинами и абхазами еще до начала конфликта. Там было очень много взаимных претензий.

Что касается крымских татар и украинцев в Крыму, то россияне, действительно, пытались представить нашу ситуацию в таком же свете, как они представляли ситуацию относительно Грузии, что грузины сами создавали этнический конфликт. В то время как у нас не было никаких замечаний до сих пор от международных организаций относительно положения крымских татар и украинцев в Крыму. То есть, они пытались использовать ту же тактику, которую они использовали в грузинском деле. В то же время мы основывали свои обвинения на отчетах международных организаций, а не только на показаниях. А они основывали свою позицию исключительно на показаниях крымских татар, которые сейчас проживают в Крыму и рассказывают, что у них все прекрасно.

— Сам по себе вопрос юрисдикции — это вопрос выполнения всех предварительных условий, которые предусмотрены конвенциями?

— Да, сейчас мы говорим не о полной юрисдикции. Сейчас суд должен определить, есть ли у него предварительная юрисдикция. Также — имеются ли нарушенные права и есть ли необходимость быстрого принятия решения. Это три компонента, которые суд должен оценить.

— Какими процессуально будут следующие шаги в деле?

— Конечно, мы готовимся к продолжению процесса. И наша работа не останавливается. Нужно понимать, что мы не рассчитываем, что наши пожелания относительно временных мер будут удовлетворены на 100%. Мы понимаем, что мы поставили очень высокую планку. А также, что суд обычно исходит из того, что необходимо возложить обязательства на обе стороны. Но для нас любое решение суда будет положительным.

После решения относительно временных мер будет приниматься решение относительно процесса. В частности, будет ли он разделен на две части: на часть относительно юрисдикции и часть, которая касается самой сути дела.

На наш взгляд, нет необходимости такого разделения. Потому что невозможно в данном случае разделить юрисдикцию от рассмотрения дела по существу. Но это решение примет суд на основании тех данных и тех аргументов, которые предоставят стороны.

После этого будет понятно, как будут проходить слушания – будет ли сначала слушание по юрисдикции, а затем по существу. Или суд примет решение, что будет рассматривать эти два вопроса вместе.

— Какие обычно сроки таких дел?

— Это немного трудно сказать, поскольку дело сложное. К тому же, относительно конвенции по запрету финансирования терроризма — это впервые, когда она рассматривается судом. Вчера и позавчера стало понятно, что у нас кардинально разные, полярные юридические позиции относительно толкования конвенции (с Россией, – ред.). Поэтому для суда это будет также интеллектуальный вызов. И есть вопросы относительно того, как они будут рассматривать по срокам. Потому что это фактически большое исследование, которое они должны осуществить, чтобы сформулировать свою позицию.

— То есть, трудно сделать прогнозы, сколько может занять процесс в целом?

— Я не буду делать таких прогнозов. Пока даже неизвестно, сколько нам дадут на подготовку меморандума.

— Что именно будет содержаться в этом меморандуме?

— Меморандум — это изложение всех претензий, о которых идет речь, вместе с доказательной базой и юридическими позициями. То есть, это большая работа. Сейчас, на эти слушания, у нас были готовы три большие папки. При том, что фактически сейчас по сути еще не рассматривали дело. То есть, мы просто констатировали наличие фактов нарушений, а меморандум — это будет гораздо больше.

— Это уже второй суд в Гааге, куда обращается Украина относительно российской агрессии? Какую цель ставит перед собой Украина в этом суде?

— Наша цель в этом суде – это защитить права людей в связи с нарушениями Россией двух международных конвенций. Мы ставим цель — возвращение России в правовое поле и прекращение нарушений. Это наша основная цель. Мы исходим исключительно из положений конвенции и предоставленных конвенцией сторонам прав. Это основное, и здесь нет никакой политики. И я пытаюсь удержать наших уважаемых государственных деятелей от политизации этого дела. Поскольку это очень чувствительная плоскость для суда и они стараются избегать всевозможных обвинений в политизации процесса. Поэтому этот процесс не является политическим, как его представляет Россия. Это процесс юридический. И мы хотим юридически доказать вину России в невыполнении двух конвенций.