Волонтер: Хочу стать ненужной в госпитале – это будет означать, что закончилась война

Искренний разговор с волонтером Екатериной Ольховик, которая очень простыми словами рассказывает про очень сложные проблемы украинских военных.

Екатерина Ольховик – одна из самых заметных волонтеров Киевского военного госпиталя. Яркая и энергичная, она даже своим появлением помогает бойцам выздоравливать после полученных ранений.

В интервью сайту "24" Екатерина Ольховик рассказала о том, в чем сложность работы в военном госпитале, с чем труднее всего помогать военным и кому не стоит заниматься волонтерством.

Ты рассказывала, что в военный госпиталь пришла после Майдана. Почему тут осталась?

У меня жизненный принцип: "Если тебе плохо – найди того, кому еще хуже и помоги ему". Мне в тот момент было плохо. Я в отчаянии сюда и пришла, на самом деле.

Огромное количество ресурса под названием "безусловная любовь" надо было куда-то девать. Я люблю любить людей. Многие этого не понимают и не принимают. Есть люди, которые не в состоянии принять ни любовь, ни счастье. Есть люди, которые просто не умеют быть счастливыми, не знают как это и не хотят этого, потому что им для этого надо выйти из зоны комфорта.

В госпитале готовы были принять твою безусловную любовь?

Да. Есть люди, которые не готовы воспринимать мою вечную улыбку и готовы крыть меня за нее матом. Есть те, кто готов этот мой настрой впитывать. Слава Богу, мальчишки тут готовы впитывать, и мой заряд позитива на них положительно влияет.

Бывает, к ним приезжают жены и поначалу меня воспринимают как-то настороженно. Если вижу, что жена себя рядом со мной некомфортно чувствует – спокойно ухожу, тут есть куда идти: 24 отделения в госпитале! Я некий призрак отделения травматологии, потому что мне тут комфортнее всего.

Как пришла к потребности делиться безусловной любовью?

Мне много людей в этой жизни помогали. Когда у меня, например, не было машины, были люди, которые мне помогали своим транспортом. Когда у меня появилась машина, решила для себя, что моим ответом тем людям, которые помогали, станет моя помощь другим своим автомобилем.

Я же изначально приехала в госпиталь предложить услуги автомобиля. Быть извозчиком, возить людей, лекарства, еду, ящики, что угодно. Сейчас в госпитале все знают, что если кому-то нужно куда-то поехать – я всегда готова, просто нужно заранее предупредить.

Когда обнаружила, что можешь помогать людям не только автомобилем?

Вот здесь это все и произошло. Просто поняла – и все.

До появления в госпитале я же не была такой, какой есть сейчас. Была тише, скромнее, невидимее и закрытее. Получается, что до госпиталя я все время была не собой. Тут – стала тем, кем есть. Именно госпиталь меня открыл.

В какой момент произошел вот этот щелчок внутри, и стало понятно, что ты на самом деле другая?

Когда начали появляться сверхсрочные задачи, и я научилась летать, чтобы их решить. Меня тут называют "Кипиш" – я всегда залетаю в палаты, как тайфун, навожу кипиш, шум и гам, мальчишки не понимают, что происходит, но все равно взбадриваются. Они не понимают, что это такое и откуда оно взялось в палате, что происходит, и что она от нас всех хочет вообще? Ничего не хочет, просто ходит и улыбается? Ого!

Был у нас один боец, у него два года не было ротаций. Когда оказался в госпитале с ранением – пару дней впечатлялся, что я приходила и выносила ему "утку". Я первый раз, когда так зашла, увидела полную утку и пошла ее выносить, он на меня долго смотрел, а потом сказал: "Оооооой". Когда спросила, что такое, ответил: "Я ж два роки на війні був… А я ж тракторист, жінок не бачив стільки років…". Потом у нас оказалось куча общих знакомых. Когда я за ним начала ухаживать – для него это было очень важно. Мы его на ноги подняли за полтора месяца. Вот он в меня влюбился. Он мне об этом сказал.

И что ты ему ответила?

Сказала: "Я тебя тоже очень сильно люблю! У нас идет обмен безусловной любовью! Это намного важнее, чем та любовь, о которой все постоянно говорят".

Они, конечно, привыкают к такому отношению. Когда выходят в гражданский мир, им тяжеловато бывает. Потом от всего мира хотят такого внимания, волонтеров рядом нет, другие так им помогать не могут, и им становится тяжело. Есть ребята, которые на этом погорают – они не справляются и гибнут уже в гражданской жизни.

Много таких по твоим наблюдениям?

Много. Многие ребята ленятся заниматься своим здоровьем. Они не хотят признавать, что нездоровы. Не хотят признавать, что им нужна помощь. Вот, я, например, смогла это признать. Я год назад очень сильно потерялась, начала срываться на других. В какой-то момент просто поняла, что мне нужна помощь, и пошла к психологу. Просто сил не оставалось. Они закончились – и все тут. Но признать это в себе – не каждому дано. Бойцы всегда говорят, что у них все хорошо, пусть другим психологи помогают, а в конце концов – сгорают на глазах.

Не знаю, как их уговаривать просить о помощи. Пару раз мне удавалось, и это я считаю своими личными победами. Моя задача – показать им, что они мужчины с большой буквы. Показать, что они не уступают другим, которых большинство считает более здоровыми. Уверена, что некоторые из них даже лучше более здоровых мужчин.

Чему они тебя научили?

Они меня спасают. У меня свой профит в этом госпитале. Мне с ними хорошо. Я с ними успокаиваюсь. Обычно в госпиталь стараюсь не приезжать в плохом настроении. Но один раз было, когда приехала полностью заведенная. Минут через 5-10 поняла, что я абсолютно спокойная. Они меня успокаивают. Они рады меня видеть. Я одна из немногих, кто с огромным удовольствием принимает все их подарки и ухаживания. Для них – это важно.

Я, например, позволяю себе есть с ними. Когда прихожу – они меня сначала кормят, а потом я иду заниматься делами. Это внимание, и это забота, когда тебя встречают уже под отделением с чаем и бутербродом, – это стоит дорогого. Мужчинам же очень важно за кем-то ухаживать.

Ты – одна из самых ярких госпитальных волонтеров. Про тебя много говорят за спиной, и оно же точно до тебя доходит. Как на это реагируешь?

Раньше до меня много такого доходило. Меня не все любят, потому что я очень эксцентрична. Я же с ними не скромная, не стесняюсь с ними общаться на их языке, не выбираю выражения.

Жены бойцов их к тебе не ревнуют?

Те, которые меня не знают – ревнуют. Понимаешь, жены бойцов для меня сакральны. Те женщины, которые решили быть рядом с ребятами после ампутаций, они – мое сердце, и я готова служить уже им. Потом что есть кому помочь воинам. Но помочь женам часто некому. Если эти женщины так полюбили, несмотря на травмы, на боли, на фантомы, на войны, если они полюбили тех мужчин, которых многие не принимают настолько, чтобы быть с ними рядом – они велики. Не уверена, что смогла бы так с кем-то остаться. Не забываем: я прихожу в госпиталь вечером. На ночь ухожу домой. Не знаю, какими ребята становятся, когда меня нет.

Жена одного бойца ревновала его ко всем страшно! Я когда видела ее мужа, все время ему повторяла: "Если не будешь ее хвалить хотя бы раз в день за то, что помогает тебе в твоих же делах – скальп сниму!".

Что важно для волонтеров военного госпиталя?

Чтобы все ребята выздоровели, и перед нами закрыли ворота этого госпиталя. Я хочу стать ненужной в этом госпитале. Это будет означать, что закончилась война. Это будет означать, что я больше могу думать о платьях и о себе.

Хотя, опять-таки, чем больше ты отдаешь – тем больше ты получаешь. Все, что со мной происходит сейчас – это уроки и исполнение желаний. Мне сейчас мир и люди отвечают на мое волонтерство с прогрессиями просто. А то, как божественная сила распоряжается – это просто потрясающие истории!

Например?

Пожалуйста. Звонит мне как-то дама, которая пару раз тут нам помогала, оказывала некоторым ребятам адресную помощь. Звонит и говорит, что у нее есть 10 тысяч гривен, и она опять хотела бы адресно кому-то помочь. Обзваниваю волонтеров, чтобы узнать, кому нужна помощь. Одна девочка говорит: "Катя! Очень срочно бойцу нужно собрать на лечение гепатита С 100 тысяч, не считая мелких брызг по лечению всего тела". Перезваниваю этой даме, рассказываю про бойца. Дама говорит, что ей надо подумать и обещает перезвонить. Перезванивает со словами: "Знаете, я не буду помогать вашему подопечному, у меня коллега болен гепатитом – это неизлечимо. И вообще я эти деньги уже на тепловизоры отдала". Ее деньги, она имеет на это право. Хотя я себя чувствовала оскорбленной. Но каждый помогает так, как считает нужным.

Ровно через три минуты звонит девушка, которая когда-то давно передавала нам телевизор для ребят. Вот она звонит и говорит: "Здравствуйте, мы с коллегами собрали 10 тысяч гривен, кому у вас нужно срочно помочь? Мы через пару часов можем подвезти, если надо". Я в шоке, перезваниваю девочке-волонтеру, говорю: "У нас опять все поменялось, мы опять можем потратить на лечение 10 тысяч". Она мне отвечает: "Не поверишь! Отставить того бойца! Тут у нас пограничник, у него утром тромб чуть не разорвался! Нужно срочно спасать!". Вот эти 10 тысяч мы как раз на него потратили и спасли ему жизнь. Вот это – космос! Та дама потом, все таки, перезвонила, очень каялась и извинялась за свой поступок, сказала что снова собрала 10 тысяч и хочет сама передать деньги раненому. Я их законнектила, они встретились, получилась история с хеппи-эндом и большой справедливостью.

С высоты личного опыта, кому бы ты не советовала приходить в госпиталь и становиться волонтером?

Вот точно не надо сюда приходить тем, кто хочет на этом заработать. Очень злюсь на тех, кто приходит сюда попиариться на пацанах, перед девочками покозырять, что они с воинам тусят, не думая о том, что пацаны тут лежат, потому что болеют. Ну и плюс Facebook уже всем рулит. Фу!

Не любишь Facebook?

Уже – нет. Теперь люди за лайки готовы на что угодно. Да, там есть 2 миллиарда людей, да некоторые из них там популярнее, чем президент, допустим. Но это же то, что мы даже потрогать не можем! Там очень легко создать амплуа, которое ничем не подкреплено. Люди в соцсетях могут рыдать над тяжкой долей героя, а этот герой в реальности их обманывает. И никому не объяснишь, что история такого "героя" – это неправда.

Что для тебя самое сложное в волонтерстве?

Субъективно – ничего, пожалуй. Если так объективно посмотреть – то это здоровье. Мы тоже, как и ребята после войны, склонны к депрессиям. Я, например, не ожидала, что со мной такое может произойти и что на меня это тоже влияет. Оказалось – влияет.

Кажется, ты для многих часто выступаешь в роли ментального "волшебного пенделя" и стимулируешь людей вставать и начинать что-то делать, чтобы улучшить свою жизнь…

Есть такое. Но, опять таки, я же тут с ребятами не выбираю выражений. Все намного проще, когда честно говоришь про все, что ты думаешь и чувствуешь. Тут с пацанами говорю обо всем: как проснулся утром, сходил в туалет или нет… Я же еще наглая: прихожу и начинаю спрашивать обо всем. Многие девочки стесняются задавать какие-то неудобные вопросы. Я – не стесняюсь, не вижу смысла. Я тут не для того чтобы стесняться, я тут – чтобы помочь.

Приезжают новые ампутанты – пристаю к ним с вопросами про фантомные боли. Если болей нет – класс. Если есть – начинаю рассказывать, как с ними другие ребята справлялись. Если кто-то не хочет отвечать – пусть не отвечает. Если кто-то хочет – можем поговорить о войне, или просто помолчать, или в нарды поиграть, или попукать вместе. Так тоже делать приходилось.

Ты сама себя считаешь известным волонтером?

Нет. Я – не волонтер. Я – муза-медуза. "Волонтер" – это слово, которое исчерпало свой смысл настолько, что сегодня уже звучит пошловато. Так себя называет большое количество популистов и "заробитчан".