Деды и фуми-э

Сегодня мы должны были придирчиво наблюдать за тем, кто из политиков посетит юбилейный парад на Красной площади, а кто – нет.
Коронавирус внес свои коррективы, разобравшись с запланированным московским действом. Тем не менее это не освободило нас от продолжающейся дискуссии об украинцах, россиянах, исторической памяти и неоднозначном празднике 9 мая.

Уже не раз было замечено, что в путинской России история выполняет функции гражданской религии. Что сакральному "Деды воевали!" отведено центральное место в продвижении имперского самосознания.

Что с подачи Кремля война 1941-1945 годов обросла каноническими святыми, мучениками и демонами, а всякое отступление от канона считается богохульством и преследуется идеологической инквизицией.

 Подобные рассуждения стали для нас привычными. Но, препарируя соседское поклонение дедам, мы редко задумываемся о том, что украинский ответ Москве тоже близок к околорелигиозным практикам прошлого.

В XVII веке власти Японии запретили христианство, содействовавшее чужеземной экспансии. А для проверки населения и выявления тайных последователей чужой веры использовались так называемые "фуми-э": специально изготовленные изображения Иисуса и Девы Марии.

"Писец раскрывает свою книгу и зачитывает все имена; каждый, чье имя прочтено, подходит и проходит по изображению или наступает на него. Матери поднимают маленьких детей, которые еще не могут ходить, и ставят ногами на изображение, что расценивается так же, как если бы они прошли по нему", – описывал эту процедуру европейский путешественник.

Отказ от топтания фуми-э был равносилен саморазоблачению. Правда, некоторые испытуемые пытались схитрить, наступая на край изображения, но не задевая сам священный лик.

Если российская историческая политика выродилась в квазирелигиозный культ, то историческая политика Украины после 2014 года уподобилась коллективному попранию фуми-э. Ритуальной процедуре, призванной засвидетельствовать наш разрыв с "русским миром".

Призванной доказать себе и окружающим, что мы не веруем в империю и готовы демонстративно топтаться по ее ценностям.

Политическая нация проходит по "Великой Отечественной войне" в подтверждение того, что украинцы и россияне – отнюдь не один народ.
Наступает на Жукова и Ватутина, низводя сакральные соседские фигуры до уровня заурядных мясников. Попирает священные символы и героические нарративы "русского мира", обнажая их неприглядную изнанку.

Ритуальное отречение от чужого значит больше, чем поиск своего. Имперские мифы развенчиваются не из любви к истине, а потому, что они чужие.

Имперские преступления разоблачаются не из-за жажды справедливости, а потому, что они чужие.

Даже деятели украинского национального движения 1940-х оцениваются не по своим делам, а по степени их неприятия в Москве: активнее героизируется тот, кого сильнее демонизирует чужая пропаганда.

Но в ходе этого переосмысления истории не мог не родиться вопрос: а что считать полноценным топтанием фуми-э?

Не стыдливым прохождением по краешку, а безоговорочным попранием имперской веры? К чему должно прийти наше общество, чтобы разрыв с Москвой был признан состоявшимся?  

Довольно быстро выяснилось, что идеологов национальной эмансипации не так легко удовлетворить.

Требования к украинской политике памяти становились все жестче.

Мало заменить "Великую Отечественную" на Вторую мировую – надо отвергнуть любую военную героику, кроме борьбы ОУН и УПА за независимость.

Мало говорить о темных страницах войны – нужно не считать освобождением вступление Красной Армии в Киев, Харьков или Одессу.

Мало заклеймить тирана Сталина – необходимо признать сам советский период оккупацией. Что автоматически отнимает лавры победителей у всех украинцев, воевавших на стороне СССР, и превращает их в пушечное мясо оккупационного режима…

Столкновение имперского культа с украинским отречением породило любопытный эффект.

С одной стороны, после 2014 года соседский фанатизм только крепчал, отсекая от "русского мира" всех сомневающихся и заподозренных в ереси. Но с другой стороны, наша патриотическая общественность ужесточала собственные критерии ритуального разрыва с "русским миром".

В результате росло число украинцев, не вписывающихся в оба канона. Оказавшихся недостаточно правоверными для одних и недостаточно далекими от чужой веры – для других.

Уподобившихся капитану Блэкторну из романа "Сегун", которого католические миссионеры в Японии считали безбожным еретиком, а японские власти – христианским варваром. 

Свежая социология демонстрирует, что в таком подвешенном состоянии очутились миллионы наших соотечественников.

Сталинский СССР несет ответственность за начало Второй мировой войны наряду с Германией: 56% украинцев согласны с этим еретическим для империи тезисом.

В то же время лишь 14% украинцев готовы пожертвовать праздником 9 мая, как того требует ортодоксальный национал-патриотический канон.  

61% опрошенных полагают, что украинские политики не должны принимать участие в московских мероприятиях по случаю Дня победы.
Вместе с тем 52% респондентов связывают 9 мая с победой советского народа в войне против гитлеровского Рейха.

 Многочисленный пласт нашего общества охотно наступает на одни из предложенных фуми-э, но не намерен попирать другие. Признает роль Кремля в развязывании Второй мировой, но не собирается сводить украинскую Вторую мировую к разборке двух оккупантов.

Отказывается отмечать победу над нацистской Германией совместно с Москвой, но не желает умалять память собственных дедов, сражавшихся в рядах Красной Армии и считавших себя победителями.  

Причем проблема явно шире, чем украинское отношение к войне, завершившейся 75 лет назад.

История, идеология, гуманитарная политика, идентичность, язык, культура – всюду мы наблюдаем одну и ту же тенденцию. Национал-патриотические критерии отречения от Москвы не совпадают с критериями верности, выдвигаемыми самой Москвой.

Это умножает людскую массу, зависшую между империей (какой ее видят в Кремле) и независимой Украиной (какой ее видят радикальные патриоты).

Миллионы сограждан можно оторвать от сакрального кремлевского проекта и зачислить в свой актив, а можно объявить их скрытыми приверженцами чужой веры и подарить северному соседу. Рискуя тем, что со временем сосед все-таки поумнеет и сумеет забрать предложенный подарок.

В продолжающейся битве за умы и сердца слишком многое зависит от того, какая из сторон проявит большую гибкость.

Кто будет готов своевременно смягчить требования к правоверным или отрекающимся? Кто окажется менее ортодоксальным: имперские жрецы или наши собственные творцы идеологических фуми-э?

Михаил Дубинянский, УП