ПОЛИТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР

Из воспоминаний школьного учителя

***
Говорят, у каждого Макаренко есть своя «Педагогическая поэма». У одних — педагогическая, у других — антипедагогическая, это уж как повезет. Хочу поделиться с вами воспоминаниями, впечатавшимися в память навсегда. Интересно это или нет, судить вам. В предлагаемом отрывке — из самого начала моего педагогического пути — пожалуй, вся суть меня, как человека и как директора. Так что знакомьтесь с молодым выпускником Херсонского пединститута, каких-то пятьдесят лет назад получившим направление в сельскую школу. Все фамилии подлинные.

***
В общей сложности, я проработал в Велетенской средней школе шесть лет. Два года в начале своей деятельности в Белозерском районе, и четыре — в конце, и благодарю судьбу, потому как в учительском смысле и для понимания жизни ВСШ мне многое дала. Прекрасные учителя, обладатели удивительных судеб. Расскажу о некоторых, дабы не канули в лету их добрые имена.

Начну с завуча Лилии Павловны Белобровой, с которой ладили мы далеко не всегда. Отличный учитель физики, что среди женщин встречается не часто, она была наделена природным даром: зная предмет свой, разве что, на троечку, умела преподнести ее на полновесную пятерку! Такое в педагогике тоже бывает.
Женщина волевая, жесткая, ни с кем не церемонящаяся, она имела от первого брака дочь Иру, миловидную умницу, романтичную барышню, гордившуюся матушкой и немного стыдившуюся отчима, Васю Белоброва, тоже учителя физики. Жена им, естественно, помыкала, тем более, в профессиональном плане он до нее серьезно не дотягивал, что служило предметом насмешек детей и взрослых.

— Если Вася – учитель, — наматывал ус на прокуренный палец старый Егорыч, охранник плодового сада, — то я министр обороны СССР!

Учительская пара имела общего сына, грубоватого малого, доставлявшего им немало хлопот. В селе говорили, что, когда умирала матушка Лили, простая деревенская женщина, железная завуч, желая доставить старушке приятное, дала зарок обязательно стать директором школы, по сельским меркам, человеком значительным и уважаемым.
Наверное, отсюда мои негоразды с Лилией, почуявшей во мне опасного конкурента. Она возглавляла парторганизацию школы, в которой было целых семь коммунистов, и разумеется, самым бдительным членом педколлектива. Поэтому уже через неделю моей работы сделала в учительской строгое предупреждение – не оставлять без присмотра документы, потому как «международная обстановка сейчас сложная, некоторые вострят лыжи прямо в Израиль, а там наши паспорта, военные и партбилеты пользуются большим спросом».

Честно говоря, я не знал, как реагировать, и промолчал. Таким образом, для коллектива первый раунд я проиграл. Но наш армейский майор по боевой подготовке недаром учил «На удар – тройным ударом!» — через несколько дней, когда Лилия Павловна захотела закрепить свой успех, я отыгрался.
—  Я до вас зараз іду на урок! – громко заявила она на большой перемене в учительской. — Хочу подивитися, що і як ви читаєте нашим дітям!

В учительской на миг воцарилась неловкая тишина. Заместитель директора школы решила проконтролировать другого заместителя, показав тем, кто хозяин в доме. Я смиренно кивнул, подошел к расписанию, посмотрел, есть ли уроки у ее мужа, и так же громко обратился к нему:

— Василий Федорович! Иду к вам на четвертый урок в восьмой класс, проверю наличие воспитательного момента на уроке!

Лилия постояла пару минут у своего стола, вертя в руках какой-то журнал, затем недовольно повернулась ко мне:

— Тут у мене з’явилися невідкладні справи, перевірю вас якось пізніше…
Учителя делали нейтральный вид. Я повернулся к её мужу:
— Василий Федорович, извини, но я вспомнил, что в районо ждут моего отчета, так что загляну к тебе на урок как-нибудь после!
Учителя понимающе переглядывались. В учительской снова стало шумно.

***
Расскажу еще один эпизод. Кажется, весной 1974 года, перед выпускными экзаменами директор школы Семен Климович Непейпиво (умнейший и благороднейший человек!) получил путевку в санаторий. Перед отъездом он собрал учителей и зачитал приказ, которым на время своего отсутствия возлагал обязанности директора на меня. Лиля была в шоке: ее, заместителя по учебной части, парторга, задвигают на второй план!
Я же витал в облаках, сам дивуясь своим невиданным успехам…

Непейпиво уехал, а через несколько дней Лиля собрала совещание, даже не поставив меня в известность. Но я случайно узнал и, к неудовольствию завуча, она увидела меня среди собравшихся.
Тот день мне запомнился навсегда, потому что принял рискованное решение и сумел настоять на своем. В селе такие вещи не держатся в секрете, и дальнейшую приязнь сельчан, сопровождавшую меня там последующие годы, я отношу именно к этому случаю.

Завуч сказала, что на золотую медаль идет пять учеников, но районо решительно против, полагая подобное изобилие немыслимым для сельской школы. Поэтому аппетиты надо умерить, больше двух медалей нам не дадут. А если мы подадим всех — школу ждут серьезные неприятности. Так что будем определяться: как и кого отсеять, а кому дать золотую дорожку в будущее…

Совещание проходило в кабинете физики, почему-то было душно, и я сказал открыть окна. Они с зимы не открывались, в общем, с трудом удалось оторвать намертво прилипшую форточку, но лучше от этого не стало.

Все понимали, что предстоит выбор без выбора. Среди претендентов сын директора совхоза и дочь завуча. Значит, речь пойдет о том, кто и по какому предмету поставит «четверку» оставшимся ребятам, обделенным влиятельными родителями. Я сидел за задним столом. На меня все время оглядывались. Белоброва избегала смотреть в мою сторону.

Когда стало ясно, что люди смирились и сделают всё, что требует районо, пришла моя очередь сказать свое слово.

— Принимать экзамен будем по знаниям и по совести! Если вы десять лет ставили этим детям справедливые пятерки, то я, как председатель экзаменационной комиссии, считаю, что на выпускных экзаменах они должны получить такие же оценки.

Ошеломленная Белоброва негодующе вскинула голову:
— Не базікайте дурниці! На іспитах буває всяке – хто вам дав право наказувати вчителям ставити п’ятірку?!

— Хорошо вас понимаю, Лилия Павловна, — покладисто сказал я, — но, чтобы не «трапилось всяке», поставлю вашу дочь и сына Лымаря сдавать экзамены последними, и если будет «срезан» хотя бы один из «безбатченковской» тройки, то лично отвечу рикошетом по вашим отпрыскам!

Представляю, что говорили потом в домах велетенцев…

Сказать, что я был собой доволен – это ничего не сказать. Особенно хотелось поделиться своей удалью с мамочкой, но ее это почему-то не сильно впечатлило.

— Искать приключения ты умеешь, — задумчиво сказала она, накрывая на стол. — С работы тебя, конечно, не выгонят, но и жаловать впредь не будут, готовься к серьезному разбирательству…

Она как в воду глядела — на следующий день меня вызвали в райком.
— Что вы себе позволяете? – проскрипела секретарь по школам Силюкова, дама предпенсионного возраста, с тугой «бабеттой» седых волос. – Без году неделя в школе, а уже мутите воду. Пошли к первому секретарю!

Новый первый секретарь Григорий Иванович Вихров, здоровый мужик с крупного замеса волевым лицом, долго не мог понять, зачем мы пришли.

— Столько медалей не получает ни одна сельская школа! – горячилась худая, как спичка, Силюкова. – Районо требует «задробить» лишних, а этот упирается… Нам только не хватало, чтобы район склоняли по всей области!

— Изложите свою позицию, — велел мне Вихров.

Я видел его лицо, недовольный, нетерпеливый взгляд, и почему-то подумал, что он меня поймет. Такие, с виду, простоватые, но неглупые и с жестким характером личности, должны, хотя бы в малости, тяготеть к справедливости. Посмотрим. Правда, мешала явная скоротечность беседы — нам даже не предложили сесть. Он, видимо, понял это и резким жестом руки указал на стулья за столом.

Стараясь говорить как можно короче, объяснил, что такое может случиться в любой школе – необычайно сильный класс. Пятеро способных, быть может, талантливых ребят, все десять лет своей учебы показывали отличные результаты. И вот подошли к выпуску, но для сельской школы оказалось слишком много – пятеро медалистов…

— Для меня это вопрос не образовательный, а политический, и считаю, что нужно отнестись к нему именно так! — неожиданно для самого себя, выпалил я.
Вихров удивленно поднял брови. У Силюковой начался нервный тик, и она невольно прикрыла рот рукой.

— Как воспримут жители села, что из пяти отличников получат медаль только двое: сын директора совхоза Лымаря и дочь завуча школы Белобровой? А ничем не уступающие им, а может, и превосходящие: умница Гена Калашников, сирота, впроголодь живущий со своей несчастной бабушкой; красавица Танечка Т., эрудитка и насмешница, из многодетной семьи рядовых тружеников; да тихая скромница Нина Н., у которой мама – доярка, а отец – инвалид детства, — остались за бортом?

Не хочу, чтобы в селе, где я работаю, люди сомневались в справедливости советской власти, не верили ей, считали, что начальству – всё, а другим – ничего… Боязнь чиновников из районо терять насиженные места не должна заставлять учителей кривить своей совестью!

— Ну, и что ты предлагаешь? – после некоторой паузы перешел на «ты» первый секретарь.

— Или медаль всем, или никому, — понимая, как это глупо звучит, выдохнул я.

Мне предложили подождать за дверью. Минут через пять появилась Силюкова, на лице которой были красные пятна.

— Делайте, что хотите, – обозленно бросила она, — но помните, что вы всех нас подставляете!

В итоге, я не подставил никого, а все пять отличников получили медали.

Позже я узнал, что Вихров звонил заведующему облоно Беньковскому и предупредил, что если будут какие-то препоны для медалистов Велетенской средней школы, то он, как член бюро обкома партии (из 25 сельских районов только три первых секретаря были членами бюро обкома, что считалось великой честью и свидетельствовало о прочности вхождения в партноменклатуру), будет вынужден обратиться в бюро, так как этот вопрос приобрел в селе политический характер.

***
А через много лет, когда я опоздаю на первый утренний рейс «ракеты» в Одессу, и стремительное судно отчалит от причала и удалится на десятки метров, вдруг прозвучит певучий звук корабельной сирены и «ракета» вновь устремится к берегу.

— Наверное, что-то забыли, – обрадовался я. Но оказалось, что забыли… меня. Шустрый парнишка в тельняшке предложил мне пройти в рубку, где русоволосый мужчина в белом кителе, стоящий у штурвала, стал неожиданно упрекать:

— Ай-яй-яй, Виталий Абрамович! Как вам не стыдно – учили нас порядку, ругали за опоздания на уроки, а сами…

Виталий Бронштейн